НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ БЕРДЯЕВ
«Блаженны изгнанные за правду…». Эти слова апостола Матфея (Мф.5,10) могут служить эпиграфом к рассказу об одном из ярчайших и глубоких философов ХХ века, представителей русской религиозной мысли Николае Александровиче Бердяеве.
Без преувеличения можно сказать, что у него было необыкновенно осторое чутье на истину и ее социальное выражение — правду. Стояние за правду всегда связано с риском и пророчеством, и Бердяев шел на это.
В 1913 г. в статье «Гасители Духа» Бердяев выразил свой протест против действий Святейшего Синода относительно монашеского движения «имяславцев» в русском монастыре Св. Пантелеймона и в ските Св. Андрея на Афоне. Имяславцы считали, что Бог присутствует в своем имени, которое именно по этой причине и следует много раз повторять. В Синоде это было сочтено за ересь, и после рейда военного судна императорского флота к берегам Афона около 6000 монахов-имяславцев было разогнано.
У Бердяева не было особых симпатий к имяславцам, но методы действия властей возмутили его. Номер газеты с его статьей был конфискован, а он был отдан под суд по статье за богохульство, которая карала вечным поселением в Сибири. Дело затянулось из-за войны, приближавшейся революции и невозможности вызвать свидетелей. Парадоксальным образом революция спасла Бердяева от Сибири.
Поражает бесстрашие, с которым Бердяев держался в 1920 г. на допросе с Дзержинским. С аристократической прямотой он изложил свои взгляды, диаметрально противоположные большевистским, отказавшись при этом давать какие-либо сведения о конкретных людях. Это вызвало уважение у Дзержинского, который приказал отпустить Бердяева. В сентябре 1922 г. Бердяев вместе с группой других неугодных интеллектуалов был выслан из России.
Как видим, Бердяев был неугоден и царскому правительству и большевистскому. Сходство между ними было в том, что ни та, ни другая власть не признавали свободы человека, а значит, и прав человека, столь ценных для Бердяева. Он последовательно выступал против любого, и особенно духовного, насилия, показав пример борьбы со всякого рода противниками оружием духовной правды, которая побеждает неправду внутренней силой собственной убежденности, восполняя положительный духовный и нравственный опыт своего противника, а не разрушая его лишь потому, что в нем не все праведно и истино. Так, в дни февральской революции 1917 г. в Москве недалеко от Манежа он убедил солдат не стрелять в толпу, не проливать кровь. «До сих пор мне кажется чудом, что здесь же на месте он не был расстрелян командующим офицером», — вспоминал свидетель этого происшествия.
По словам священника Георгия Кочеткова, с Бердяева было бы трудно писать традиционную икону. Бердяев — аристократ, который никогда ни к чему не примыкал, слово «мы» ему было чуждо. Это было и трагедией его жизни. Недаром он называл себя персоналистом. Он считал, что в личности выражается одна из главных особенностей духа. Не в толпе, не в сумме, а в личности. Личность осуществляет то величие человека, которое является его природой. В толпе, когда люди теряют себя, они отбрасываются назад.
Отойдя от революционных кружков, после революции 1905 г. он становится христианином, для которого истина является в личности Христа, личности, в которой воплощено личное Божественное начало. Бердяев не мог стать человеком церковным в каком-то обычном смысле этого слова. Он приезжал в монастыри, он молился в храмах, он приступал к Святым Тайнам, но когда раскаявшиеся интеллигенты ехали к разным старцам и принимали любое их слово за вещание оракула, — Бердяев этого вынести не мог, считая, что это не его путь. И он всегда оставался не столько богословом, хотя все темы его были религиозные, сколько свободным философом. Он говорил так: «Я размышляю независимо, я иду от своего «я» и своего собственного интеллектуального опыта и интуиции».
Таким независимым и парадоксальным был и его путь в православие. Одно время, еще до первой мировой войны, Николай Александрович был близок с Дмитрием Сергеевичем Мережковским. Но постепенно кружковщина его салона стала тяготить Бердяева. Мережковский и Гиппиус, его жена, разочаровавшись в историческом христианстве, в исторической Церкви, задумали создать свою «Церковь». Они собирались дома и совершали некое самодельное богослужение: ставили цветы, приносили вино.. Это была какая-то псевдоевхаристия. Что поделаешь, эпоха декаданса! Так вот, Мережковский стал приглашать Бердяева на эти радения, встречи. И однажды Николай Александрович почувствовал, что это фальшь, что-то ненормальное, самодельное, что нужна настоящая, подлинная Церковь. Так, как бы от противного (и до конца своих дней) он стал православным человеком.
Самое главное, что Бердяев сделал — заново открыл вроде бы хорошо известное христианство. С необычайной силой, пугающей иных церковников и удивляющей давно забывших о религии интеллигентов, он заговорил о христианстве как о некоем динамически преображающем мир творческом начале. В ту пору церковь в представлении большинства уже давно превратилась в род богадельни для усталых одиноких душ или место для аскетических упражнений монахов. Церковь стала аутсайдером в общественной жизни, воспитательным учреждением для «простого народа». Никому не приходило в голову проводить неизбежное реформирование общества на основе христианских принципов.
«Выражая существенные истины христианства новым языком и в своеобразных понятиях, отличающихся от стиля традиционного богословия, такие философы, как Н.А. Бердяев, пробуждают вновь интерес к христианству в умах множества лиц, отвернувшихся от него, и могут привлечь их к Церкви», — писал Николай Лосский в 1956 г.
Бердяев понимал духовность как некое новое качество, возможное лишь в состоянии общения. Духовность всегда социальна, всегда связана с ближними и дальними, с ответственностью за все происходящее вокруг, за зло прямо или косвенно совершаемое людьми.
Из книги Бердяева «Самопознание»: «Два движения есть в человеческом пути, движение по линии восходящей и движение по линии нисходящей. Человек подымается на высоту, восходит к Богу. На этом пути он приобретает духовную силу, он творит ценность. Но он вспоминает об оставшихся внизу, о духовно слабых, о лишенных возможности пользоваться высшими ценностями. И начинается путь нисхождения, чтобы помочь братьям свом, поделиться с ними духовными богатствами и ценностями, помочь их восхождению. Человек не может, не должен в своем восхождении улететь из мира, снять с себя ответственность за других. Каждый отвечает за всех. Возможно лишь общее спасение для вечной жизни…нужна деятельная любовь к ближнему… Поэтому христианство основано на сочетании восходящего и нисходящего движения, на свободе и жалости, на любви к ценности и качеству и на любви к ближнему, на любви к божественной высоте и на любви к страждущим внизу».
Является ли целью жизни спасение? — спрашивал Бердяев. Если понимать под этим нечто чисто утилитарное, а именно — попадет ли человек в рай или ад, — он радикально выступал против такого понимания спасения. Он говорил, что задача человека — вовсе не спасение, не эгоцентричское, эгоистическое, не поиск какой-то радости, а творчество. Бог заложил в человека огромный потенциал, и человек должен творить, и тогда из этого вытекает и высокое нравственное понимание, и благородство духа. Творчество было для него не просто функцией человеческой мысли и жизни, а самой жизнью.
Он писал: «Дух есть творческая активность. Всякий акт духа есть творческий акт духа есть творческий акт. Но творческий акт субъективного духа есть выход из себя в мир. Во всяком творческом акте привносится элемент свободы, элемент, не определяемый миром. Творческий акт человека, всегда исходящий от духа, а не от природы, предполагает материал мира, предполагает множественный человеческий мир. Он нисходит в мир и вносит в мир новое, небывшее».
В начале века немецкий филосов Освальд Шпенглер написал книгу «Закат Запада» (или в некоторых переводах «Закат Европы») — книгу, которая потрясла Европу и мир. Он говорил о неизбежности для цивидлизации периода упадка. Запад сегодня, писал Шпенглер, находится на закате. Бердяев вместе со своими единомышленниками ответил на книгу блестяще. Он показал, что фатум, исторический рок, — который действительно может вести цивилизацию к гибели, не есть единственное, что стоит перед человечеством. Дух может побеждать рок. Христианство, говорит Бердяев, бросает вызов судьбе и никогда не может примириться с механическим, мертвящим, фатальным.
Многие люди поражались масштабам этого человека, ибо в той же Франции, куда Бердяев вынужден был эмигрировать, было немало философов, историков, богословов, но каждый немножко сидел на своем шесте. А Бердяев свободно ходил по всем мирам. Его краткое замечание по какому-нибудь узловому моменту христианского богословия было иногда ценнее целого тома. Взать хотя бы бердяевскую трактовку разделения Церквей…
Существовали трактовки: хомяковская — отпали грешные латиняне; старокатолическая — отпали недостойные схизматики, раскольники; тех, кто хотел соединить эти распадающиеся части и скорбел по поводу разделения Церквей. Бердяев первым по-настоящему глубоко вглянул на эту проблему. Он показал, что христианский Запад и христианский Восток имели свои собственные осознания и реализации духовной жизни. На Западе всегда было сильно стремление к Богу, ввысь, вверх, как выражается Бердяев, как бы влюбленность в Христа, подражание Христу как чему-то внешнему. Отсюда, говорит он, устремленность, вытянутость готических храмов, стрельчатых окон. Между тем Восток чувствует Христа пристутствующим здесь, близко. Поэтому восточные храмы как бы охватывают входящего, огонек горит внутри, внутри присутствует Дух Божий. Эти два типа духовности должны были развиваться независимо, и зло разделения христиан было использовано Божественным Промыслом для того, чтобы не смешалось христианство в безликую однородную массу по всей земле, а чтобы конкретность многоцветья христианства в конце концов расцвела, несмотря на печаль разделения.
Тайна зла была для Бердяева необычайно острой, он всю жизнь ею мучался. Пытаясь примирить тайну Бога и тайну страдания, он говорил так: «Бог не повинен в мировом зле, Бог не всемогущ. Он не властвует в мире, а Он побеждает темное хаотическое начало, которое совечно Ему, то есть оно всегда было».
Вы скажете, а что оно собой представляет? Бердяев отвечал: ничего, это то, что находится за гранью мысли. Раз Бог не всемогущ, а только побеждает тьму, Бердяев выдвигает еще одну спорную, с точки зрения христианской, концепцию, что Бог нуждается в мире, что Бог ищет в нас, в человечестве, Себе поддержку.
Люди неправильно понимают идею Промысла, говорит Бердяев, они понимают слова Христа Спасителя буквально, что вот Он над каждым бдит. Нет, если человек к Нему стремится, осуществляется единство Христа и человека. Но вообще в мире бог не царствует. Он не царствует в холере, чуме, в предательстве, катастрофах.
Однажды Николай Александрович услышал слова французского писателя Леона Блуа о том, что Бог — это Великий Одинокий, и он пережил это как какой-то внутренний опыт. Не полноту Божию почувствовал, а некое божественное метафизическое страдание. И страдание мира переживал как… нарушение Божественного одиночества. Нам нужен Творец, но и мы Ему бесконечно нужны. Есть много поразительного, загадочного и тонкого в этих суждения Бердяева, хотя, с точки зрения богословия, они представляются, конечно, спорными.
Личность Христа всегда была для Бердяева бесконечно ценной. Ибо в Нем реализовалось Божественное в полноте, и в полноте того, перед чем он преклонялся, — перед личностью человека… Христос открыл нам человечность Бога. До сих пор мы думали, что Бог не человечен, а вот через Христа мы это познали. Тайну Троицы Бердяев постигал через динамику, для него жизнь в Божестве была динамична. Хотя, конечно, человек не может проникнуть в эту тайну.
Для Бердяева познание мира, познание Бога, познание тайн — это не просто логический процесс, не просто манипуляции одного рассудка, а это акт, который осуществляет вся природа человека, все его существо! — интуиция его, боль, чувство, все вместе связано. Только так мы постигаем реальность, целиком, а не в отдельных проявлениях. Вот это интуитивное, живое, целостное восприятие и было главной особенностью философии Бердяева.
Вот лишь некоторые из его афоризмов, демонстрирующие стиль его мышления, манеру выражать свои мысли:
«Не только злоба против добра, но и злоба против зла разрушает духовный мир человека»; «Причиной зла является не осуществленное добро»; «Евангелие есть учение о Христе, а не учение Христа»; «Нравственное сознание началось с Божьего вопроса «Каин, где твой брат Авель?», а кончается оно Божьим вопросом «Авель, где твой брат Каин?».
Николай Бердяев, посвятивший себя и свой гений служению Богу и Человеку, не был никогда еретиком, да и не мог им быть, ибо ничего никому не навязывал, хотя, как и всякий человек на земле, имел свои «мнения», грехи и недостатки. Это сближает его с лучшими святыми отцами Церкви. С ним можно не соглашаться по тем или иным положениям (что ретроспективно нередко делал и он сам), но равнодушно пройти мимо него нельзя.
Апостол Павел в «Послании к Галатам» (Гал., 5,2) призывает нас стоять в свободе, к которой мы призваны. Бердяев эту заповедь выполнил. Непугливые люди с сердцами, открытыми правде, всегда будут получать от работ Бердяева главное — животворное желание творчества, которое возможно только в условиях свободы.