Есть среди многих прекрасных стихотворений Ивана Саввича Никитина одно, которое при всей его безыскусности и внешней непритязательности, можно без боязни преувеличения поставить в ряд великих шедевров русской поэзии. Недаром даже Добролюбов, не очень благоволивший к поэзии Никитина, отметил эти строки с незатейливым названием «Дедушка» (1858).
Лысый, с седой бородою,
Дедушка сидит.
Чашка с хлебом и водою
Перед ним стоит.
Бел как лунь, на лбу морщины,
С испитым лицом.
Много видел он кручины
На веку своем.
Все прошло; пропала сила,
Притупился взгляд;
Смерть в могилу уложила
Деток и внучат.
С ним в избушке закоптелой
Кот один живет.
Стар и он, и спит день целый,
С печки не спрыгнет.
Старику немного надо:
Лапти сплесть да сбыть –
Вот и сыт. Его отрада –
В Божий храм ходить.
К стенке, около порога
Станет там, кряхтя,
И за скорби славит Бога
Божие дитя.
Рад он жить, не прочь в могилу –
В темный уголок…
Где ты черпал эту силу,
Бедный мужичок?
Сыскать ли более точный образ истинного христианского отношения к жизни – в миру, в бытовой обыденности? Немногими штрихами, но полно обозначенная жизнь человека – и радостное приятие всего, что предназначено волею Божией. При физической немощи – великая духовная сила. В чем источник этой силы? Стихотворение заканчивается вопросом, риторическим по сути, ибо ответ уже дан:: «И за скорби славит Бога божие дитя». Если не мудрствовать лукаво, то в этом ведь и выявляется единственно истинная вера, укрепляющая дух.
Вопрос о крепкой опоре для человека на жизненном пути не был для поэта отвлеченным: собственная жизнь его была полна многих тягот и лишений, и обретение силы духовной стало насущною необходимостью и для него самого. Никитин не замкнулся в своем индивидуальном бытии, ибо стремился разглядеть, ощутить одухотворяющую силу во всем Божием мире.
Присутствие непостижимой силы
Таинственно скрывается во всем:
Есть мысль и жизнь в безмолвии ночном,
И в блеске дня, и в тишине могилы,
В движении бесчисленных миров,
В торжественном покое океана,
И в сумраке задумчивых лесов,
И в ужасе степного урагана,
В дыхании прохладном ветерка,
И в шелесте листов перед зарею,
И в красоте пустынного цветка,
И в ручейке, текущем под горою. (1849)
Красота природы определена для поэта Божиим в ней присутствием. Этого же чувства не отнять и у других русских поэтов. Но у Никитина это ощущение, быть может, становилось особенно обостренным.
Когда, один в минуты размышленья,
С природой я беседую в тиши,
Я верю: есть святое Провиденье
И кроткий мир для сердца и души;
И грусть свою тогда я забываю,
С своей душой безропотно мирюсь,
И небесам невидимо молюсь,
И песнь пою, и слезы проливаю.
Можно сказать: наблюдать и видеть мир так приметливо, как то обнаруживаем мы у Никитина в его пейзажной лирике, — до восхищения и любования самыми тонкими проявлениями красоты каждого мига бытия природы – это значит выражать свою любовь к Богу, ибо в красоте творения отражается всегда красота и совершенство творца. Напротив: небрежение красотою творения есть равнодушие к его Создателю. Никитин же, когда и не называет имени Божьего, о своей любви к Нему говорит каждою строчкой
В синем небе плывут над полями
Облака с золотыми краями;
Чуть заметен над лесом туман,
Теплый вечер прозрачно-румян.
Вот уж веет прохладой ночною;
Грезит колос над узкой межою;
Месяц огненным шаром встает,
Красным заревом лес обдает.
Кротко звезд золотое сиянье,
В чистом поле покой и молчанье;
Точно в храме, стою я в тиши
И в восторге молюсь от души. (1858)
Иван Бунин, сам тонкий, изысканный лирик. С восхищением писал о том, что в никитинских картинах природы «была та неуловимая художественная точность и свобода, та даже расстановка слов, тот выбор их, которыми руководствуется невольно только художник, знающий природу всем существом своим…».
Разумеется, любить природу может и безбожник, и для него в такой любви раскрывается возможность душевного движения к Творцу, но не всякий использует такую возможность.
Для Никитина же состояние духовной жажды было естественно. И едва ли не постоянно. Внутренний прорыв его поэзии потому всегда неизменен и устремлен ввысь.
Стихотворений с религиозными темами у него множество – перечислять все нет смысла: их надобно читать. Главное, что их единит – горячая убежденность: ни в чем, кроме веры, не найти человеку поддержки и опоры. Это стало главною темою всего поэтического творчества Никитина. С несомненностью увидел он животворящую силу в святой благодать, о которой смиренно и молил Творца:
О Боже! Дай мне воли силу,
Ума сомненья умертви –
И я сойду во мрак могилы
При свете веры и любви.
Мне сладко под Твоей грозою
Терпеть, и плакать, и страдать;
Молю: оставь одну со мною
Твою святую благодать. (1851)
Стихотворение называется «Молитва». Слово частое в названиях стихов Никитина: «Молитва», «Молитва дитяти», «Сладость молитвы»… Именно в сладости молитвы ищет поэт и обретает, подобно многим, утешение в тяготах земных, прославляя Бога за посылаемые скорби. В сладости молитвы и в обращении к Слову
Измученный жизнью суровой,
Не раз я себе находил
В глаголах предвечного Слова
Источник покоя и сил.
Как дышат святые их звуки
Божественным чувством любви,
И сердца тревожного муки
Как скоро смиряют они!..
Здесь все в чудно сжатой картине
Представлено Духом Святым:
И мир, существующий ныне,
И Бог, управляющий им,
И Сущего в мире значенье,
Причина, и цель, и конец,
И Вечного Сына рожденье,
И Крест, и терновый венец.
Как сладко читать эти строки,
Читая, молиться в тиши,
И плакать, и черпать уроки
Из них для ума и души! (1853)
Разумеется, такая направленность поэтического дара Никитина не могла вызвать сочувствия революционного демократа Добролюбова, что и стало скрытой причиною неприятия никитинской поэзии критиком, ибо смирение антиреволюционно по сути своей.
А ведь Никитин вовсе не был поборником идеи «чистого искусства», замкнутости поэта в личных переживаниях:
Нет, ты фигляр, а не певец,
Когда за личные страданья
Ждешь от толпы рукоплесканья,
Как милостыни ждет слепец;
Когда личиной скорби ложной
Ты привлекаешь чуждый взгляд
С бесстыдством женщины ничтожной,
Доставшей платье напрокат.
Нет, ты презрения достоин
За то, что дерзостный порок
Ты не казнил как честный воин,
Глашатай правды и пророк!
Никитин был истинным печальником за народ, он через собственное сердце пропускал общие беды — это одна из причин его ранней смерти – и к тому же звал собратьев по перу:
Не так бы плакал всенародно
От скорби истинный поэт!
Ты позабыл, что увядает
Наш ум в бездействии пустом,
Что истина в наш век страдает,
Порок увенчан торжеством…
…
Об этом плачь в тиши глубокой,
Тогда народ тебя поймет
И, может быть, к мечте высокой
Его укор твой приведет.
(1855)
Видя во всем святую благодать, Никитин стал одним из самых проникновенных певцов природы, обогатил русскую поэзию многими шедеврами пейзажной лирики.
Поэт обладал несомненным панорамным зрением – оно величественно проявилось в одном из шедевров русской поэзии, стихотворении «Русь» (1851), где все необозримое пространство русского бытия поэт охватывает единым взором:
Это ты, моя
Русь державная,
Моя родина
Православная!
Широко ты, Русь,
По лицу земли
В красе царственной
Развернулася!
…
И теперь среди
Городов твоих
Муравьем кишит
Православный люд
По седым морям
Из далеких стран
На поклон к тебе
Корабли идут.
И поля цветут,
И леса шумят,
И лежат в земле
Груды золота.
И во всех концах
Света белого
Про тебя идет
Слава громкая.
Уж и есть за что,
Русь могучая,
Полюбить тебя,
Назвать матерью.
Стать за честь твою
Против недруга,
За тебя в нужде
Сложить голову.
Не всегда громкая, но всегда истинная поэзия Никитина раскрывает смысл подлинной духовности, запечатленной в строках его стихов, тревожащих всякую чуткую душу.