В заключительной части своей книги Екклесиаст пишет: “И помни Создателя твоего в дни юности твоей, доколе не пришли тяжелые дни и не наступили годы, о которых ты будешь говорить: “нет мне удовольствия в них!” “Доколе не померкли солнце и свет и луна и звезды, и не нашли новые тучи вслед за дождем.” (12:1, 2)
Что может быть более унылым, чем сумрачный день после долгого дождя? Это не первая мрачная метафора, используемая Екклесиастом. Однако, другие пессимистические высказывания в более ранних частях книги сопровождаются положительным противопоставлением. Сначала он говорит обо всех материальных радостях жизни, потом об их временном, преходящем состоянии в этом мире. Он говорит о достижении мудрости, а потом заключает, что мудрость все еще далека от него, по всей видимости ссылаясь на неисчерпаемость знания. Однако, последняя глава Екклесиаста идет на постоянной минорной ноте, описывая в иносказательной форме все грустные перемены, предстоящие человеку в старости. Некоторые из метафор нам понятны сразу, смысл иных покрыт туманом столетий, отделяющих нас от времен написания книги.
“В тот день, когда задрожат стерегущие дом, и согнутся мужи силы; и перестанут молоть мелющие, потому что их немного осталось; и помрачатся смотрящие в окно…” В одной строчке Екклесиаст описывает описана дрожь в руках и ногах, потеря прежней силы, потеря зубов и острого зрения. “И запираться будут двери на улицу, когда замолкнут жернова, и будет вставать человек по крику петуха и замолкнут дщери пения.” Ссылка на двери скорее всего относится к боязни стариков перед внешним миром и тем что по состоянию здоровья они вынуждены проводить все больше и больше времени дома. Ссылка на жернова более сложна для интерпретации. Некоторые считают, что под умолкшими жерновами Екклесиаст имеет в виду потерю апетита. Такая интерпретация ссылается на то, что пожилой человек уже не рад той обильной еде, которую запросто “перемалывал” в молодости. Чуткий сон и бессонница – еще один неприятный симптом старости, на который автор довольно-таки прозрачно намекает в следующей строке о том, что “ будет вставать человек по крику петуха”. Умолкшие “дщери пения” из той же строки одними истолковывается как певцы и певицы, другими — как певчие птицы. Независимо от нюансов, здесь мы отчетливо понимаем, что речь идет о потере слуха.
“И высоты будут им страшны, и на дороге ужасы; и зацветет миндаль…” Остановимся на середине этой фразы, поскольку даже эта часть уже полна смысла. Утрата чувства равновесия отнюдь не способствует восхождению на высокие лестницы и горы. Потеря ориентации на местности и физическая беззащитность внушают ужас перед любой дорогой. Цветение миндаля, порой розоватое, но издалека – скорее белое, покрывает склоны холмов как седые волосы увенчивают голову старца. Интересен географический факт, что в Израиле с его теплым климатом миндаль неожиданно для постороннего наблюдателя цветет в январе, когда все остальное в природе замедляется на зиму. Строка заканчивается многозначительными словами: “… и отяжелеет кузнечик, и рассыплется каперс.”
Поразительно, что при всей иносказательности поэтический контекст подталкивает практически всех, кто читает книгу Екклесиаста к одной и той же интерпретации – потеря сексуальных желаний, потенции. При всем знании той эпохи у нас нет однозначной интерпретации кузнечика как языкового символа. Тем не менее, отяжелевший кузнечик немедленно ассоциируется с потерей юношеской прыти и страсти. Каперсы, мелкие ягоды колючего кустарника, как считалось в древности, увеличивали сексуальную энергию. Это подтверждает, что наша догадка верна. Екклесиаст говорит о поре, когда человека утомляет то, ради чего он был готов преодолевать множественные препятствия в юности. Сон одолевает его в те минуты, которые раньше побудили бы его к безудержной активности. А вот и образное описание печального итога: “Ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы; Доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодезем. И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, Который дал его. Суета сует, сказал Екклесиаст, все суета!”
Грусть от безвозвратности молодости и всего что радует нас в этой жизни охватывает при прочтении этих строк. Круг замыкается. Не только наши материальные владения, не только наша сила и мудрость, на и сама жизнь дается нам во временное пользование. А что потом? Пустота? Екклесиаст умно вставляет обнадеживающие слова, которые каждый волен истолковать сам: “вечный дом свой” и “дух возвратится к Богу”. Если даже и понять вечный дом как могилу, то что вы скажете о духе, который не исчезает, а возвращается к тому, кто его создал. То, что у Екклесиаста звучит неуверенно, как догадка, в Новом Завете приобретает утвердительный характер. В послании к Римлянам апостол Павел указывает, чему следует уделить внимание в жизни под солнцем. “Ибо живущие по плоти о плотском помышляют, а живущие по духу – о духовном. Помышления плотские суть смерть, а помышления духовные – жизнь и мир” (8:5, 6) “Ибо, если живете по плоти, то умрете, а если духом умерщвляете дела плотские, то живы будете” (8:13)
В математике хорошо известен способ доказательства от противного. Если можно доказать, что никаких других возможностей не существует, то верным является одно единственное утверждение. Так Екклесиаст, гениально показывая, что все, что мы пытаемся достичь в этом мире – тщетно, подготавливает нас к выводу о том, что наши достижения должны возвышаться к миру духовному. Тогда угасание физическое уходит на второй план. Всякая часть Библии имеет свое важное значение. Изучая книгу Екклесиаста, мы начинаем лучше понимать не только Ветхий, но и Новый Завет данный нам во спасение нашей души.